Мариинский театр представит лучшие оперы Джузеппе Верди
Редакция портала «Русский мир»02.02.2016
Под знаком музыки Джузеппе Верди проходит февраль в Мариинском театре, сообщает ТАСС. Центральным событием этого месяца станет постановка оперы «Симон Бокканегра», в которой примут участие всемирно известный бас Ферруччо Фурланетто и ведущие солисты труппы петербургского театра. Премьерный показ спектакля состоится на Новой сцене.
В память о 115-й годовщине со дня смерти итальянского композитора в февральскую афишу Мариинского театра включены семь его сочинений. Всего же в нынешний репертуар Мариинки включены тринадцать произведений Верди. По словам пресс-атташе театра Анны Касаткиной, череду спектаклей в феврале откроет опера «Дон Карлос». 5 февраля состоится премьера оперы «Симон Бокканегра» режиссёра Андреа де Розы, который перенёс совместную постановку венецианского театра «Ла Фениче» и генуэзского театра «Карло Феличе». В Петербурге оперу поставили впервые по инициативе Валерия Гергиева. Маэстро будет дирижировать на премьере спектакля.
Также в рамках февральской программы театра зрители смогут посетить оперы «Бал-маскарад», «Трубадур» и «Макбет» в постановке шотландского режиссёра Дэвида Маквикара.
Итальянский композитор был творчески связан с Императорским Мариинским театром. В 1861 году по заказу дирекции труппы Джузеппе Верди создал оперу «Сила судьбы». Она и сейчас входит в репертуар Мариинки.
Произведения Верди звучат в эти дни и на фестивале оперного искусства в Татарстане. Как сообщала информационная служба фонда «Русский мир», накануне в Казани начал работу старейший в России смотр артистов этого жанра. Для участия в нём съехались дирижёры и звёзды оперы из девяти стран мира. В программу фестиваля вошли такие известные сочинения итальянского композитора, как «Трубадур», «Аида», «Риголетто» и «Набукко».
ДЕЙСТВИЕ I
Сцена 1.
Прошло двадцать четыре года. Симон Бокканегра все еще дож Генуи, а его давно потерянная дочь живет в доме его давнишнего врага, Фиеско, ее деда. Однако ни дед, ни отец, ни сама дочь понятия не имеют о том, кто она на самом деле; девушка растет под именем Амелия. В начале действия она ждет к себе своего возлюбленного, Габриеля Адорно, молодого патриция из партии, враждебной Симону. Она всматривается в даль волнующегося моря и поет свою любовную арию о том, как ожидает она возвращения Габриеля. Ария кончается, и в ответ на призыв Амелии далеко (за сценой) раздается любовная песня. Это Габриель приближается в лодке к берегу. Наконец они вместе и страстно обнимаются. Но между ними легла тень: Амелия не может одобрить того заговора, который затеял Габриель. «Мятеж, который ты сеешь, приведет тебя на плаху… По ночам я вижу в саду скользящие таинственные фигуры; я вижу тебя и монаха Андреа, в глазах которого пылает дикая злоба, вижу дворян и солдат», — говорит ему Амелия. Во время их разговора появляется Пьетро и, прерывая их беседу, сообщает о прибытии самого дожа. Амелия торопливо объясняет, что дож прибыл для того, чтобы просватать ее за одного из своих фаворитов, и она умоляет Габриеля предпринять что-нибудь, чтобы они сейчас же поженились. Прежде чем появиться дожу, старый Фиеско (который теперь, чтобы скрыть, кто он на самом деле, предстает под именем Андреа) рассказывает Габриелю, что Амелия происходит из плебейского рода, что она не родная, а приемная дочь графини Гримальди. Это не имеет значения для пылкого влюбленного, и тогда ее опекун благословляет их союз. Звучит дуэт, захватывающий проникновенной религиозной мелодией. Появляется сам дож. Цель его визита — заручиться рукой Амелии для Паоло, человека, который помог ему стать Дожем и который является сейчас его главным советником. Но по ходу их длинного и трогательного дуэта он узнает ее историю и неожиданно им обоим становится ясно, что она, Амелия, и есть его, дожа, дочь, так давно потерянная. Их тайна на время должна быть скрыта. Дож теперь решает, что Амелия не должна принадлежать Паоло, поскольку она ненавидит его, а любит кого-то другого. Но Симон еще не знает, что тот, кого она любит и к кому он заочно относится благосклонно, и есть Габриель Адорно, его заклятый враг.Сцена 2. Между первой и второй сценами произошло много важных событий. Во-первых, Паоло, подлый и гнусный советник Симона, прослышал о том, что Симон больше не поддерживает его в его стремлении добиться руки Амелии. Во-вторых, он со своими приспешниками предпринял неудавшуюся попытку похитить девушку. В-третьих, эта попытка была пресечена возлюбленным Амелии Габриелем; при этом он убил одного из людей Паоло — Альбиани. Габриель убежден, что заговор этот спровоцировал Симон. В начале этой сцены Симон присутствует на заседании сената, давая мудрые советы, как установить прочный мир. Неожиданно с площади доносится шум толпы. Люди, возмущеные попыткой похитить Амелию и введенные в заблуждение, кричат: «Смерть дожу!» В зал вводят Габриеля и патера Андреа. Габриель не отрицает, что убил человека по имени Лоренцино, но он сделал это, освобождая Амелию и зная, что тот действовал по приказанию некоего влиятельного господина. Этим «влиятельным господином» был Паоло Альбиани. И теперь Паоло чувствует, что над ним сгущаются тучи. Он пытается скрыться, но по приказанию дожа стража преграждает ему выход. Габриель, однако, полагает, что вдохновителем похищения был сам дож, и бросается на него с кинжалом. Амелия бросается наперерез ему. Она ясно указывает, не называя имени, что злодеем, стоявшим за ее похищением, был Паоло. Звучит великолепный секстет с хором, в котором каждый выражает свои эмоции по поводу этой довольно сложной ситуации. В конце секстета Симон обращается к Паоло. Он знает, что Паоло организовал это похищение, и говорит ему: «В твоих руках честь и правосудие этого города, иди же и исполни свой долг. Осуди преступника. Пусть обрушатся на него, словно бич, слова: «Ты проклят». В ужасе Паоло вынужден произнести себе этот приговор: «Sia maledetto» («Будь проклят!»). По залу гремит, повторяемое всеми: «Sia maledetto». Так кончается первое действие.
Отрывок, характеризующий Симон Бокканегра (опера)
Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян. Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей. Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии. Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами. Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения. Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему: – Да, да, так и сделайте. Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными. В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
ПРОЛОГ
Довольно длинный пролог (обычно ставится как отдельное действие. — А.М.) разворачивается на площади Генуи в начале XIV или XV века. (В либретто говорится о начале XV века, однако история свидетельствует, что избрание Симона Бокканегры первым дожем Генуи имело место в 1339 году). Генуя в то время была республикой, и опера начинается с того, что два политических деятеля, Паоло и Пьетро, обсуждают свои профессиональные проблемы. Они являются представителями, как мы сейчас бы сказали, демократической партии, иначе — гибеллинов, и теперь обсуждают, кто будет избран дожем, то есть главой государства. Они быстро приходят к согласию, что это будет Симон Бокканегра. В настоящий момент он очень популярный и в высшей степени уважаемый человек (он избавил город от пиратов, явившихся с африканского берега Средиземного моря). И вот появляется он сам. Паоло, обращаясь к нему, заявляет: «На заре ты станешь правителем Генуи!» Симон вздрагивает от этих слов — он не стремится к власти, но Паоло быстро убеждает его изменить свой взгляд. Ведь Симон хочет жениться на Марии, с которой у него тайная любовная связь. Мария же — дочь патриция Якопо Фиеско. Будь Симон избран дожем, он получил бы статус принца, и тогда Фиеско не смог бы воспрепятствовать своей дочери выйти за него замуж. Когда соглашение с Симоном оказалось достигнутым, двое заговорщиков — Паоло и Пьетро — собирают вокруг себя своих сторонников. Их политические аргументы носят довольно личный характер, тем не менее они производят должное впечатление. Они восстанавливают народ против Фиеско, соперника Симона от партии гвельфов, заявляя, что тот тайно держит в заточении в своем дворце одну красавицу. Это убеждает народ, что Симон будет лучшим дожем, и все расходятся в возбужденном состоянии. Фиеско, этот патриций и гвельф, отнюдь не злодей. Женщина, про которую народная молва говорит, что она содержится в заточении, это его дочь, Мария, возлюбленная Симона. Она только что скончалась. В широко известной арии из оперы («II lacerato spirito» — «Истерзанный дух») Фиеско рассказывает о своей скорби. Хор за сценой тем временем поет «Miserere». Симон, отец ребенка Марии, стремится к дружбе с Фиеско и желает его прощения; он даже предлагает ему свою жизнь, обнажая перед ним грудь. Но патриций Фиеско отказывается быть убийцей и обещает простить Симона в случае, если тот вернет ему его внучку. Этого, объясняет Симон, он не может сделать, поскольку некоторое время тому назад женщина, которой было доверено дитя, была найдена мертвой; самого же ребенка похитили. И Фиеско, ничего не говоря Симону о том, что Мария только что умерла, холодно, с надменным видом отворачивается от него и покидает своего политического соперника. Симон, однако, входит во дворец Фиеско, но через минуту возвращается. Во дворце он обнаруживает мертвое тело своей любимой Марии! В этот момент народ вываливает на площадь перед дворцом, чтобы криками ликования встретить только что избранного дожа. Пролог завершается тем, что толпа кричит «Да здравствует Симон!» человеку, сердце которого разбито.
«Симон Бокканегра» в Парижской опере
На сцене Оперы Бастилия показали новую постановку испанца Каликсто Биейто — «Симона Бокканегру» Джузеппе Верди. История генуэзского дожа, несчастной любви и тайного злодейства преподнесла сюрпризы, но скорее для зрения, чем для слуха, считает корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.
Классическая опера хороша тем, что не боится спойлеров. Это не премьера «Бонда», где вас заставляют писать бумагу о неразглашении. Либретто полагается читать, прежде чем садятся в кресло. И тут-то Биейто преподносит первый сюрприз.
На темной сцене в кожанке появляется главный герой. Авантюрист, любовник, адмирал, корсар Симон Бокканегра, которому предстоит стать дожем могущественной Генуи, потерять возлюбленную, найти пропавшую дочь, помириться с врагами и умереть от предательского яда. Симон либретто не читал и не знает о своей судьбе.
Сцена выглядит сначала современной, пустой и скучной. И вдруг поворотом круга на сцену вплывает огромный корабль, его нос с тяжелой бульбой, трехэтажной высоты форштевень нависают над действием. Этот образ корабля, выброшенного на сушу, от которого остаются только обглоданные временем ребра мертвого морского чудовища, в чреве которого варится яд власти, очень важен для спектакля. Он станет то дворцом дожа, то домом его дочери, то укрепленным замком его противника аристократа Фиеско.
Вот старик вытаскивает на сцену тело своей дочери Марии, возлюбленной Бокканегры, которая умерла от любви и тоски, и убивается над ней так, как будто бы сам наложил на нее руки.
Во имя Марии главный герой согласился стать дожем, чтобы сделаться ровней спесивым Фиеско и получить в жены женщину, от которой у него есть дочь, украденная и потерянная. Ради этого он готов сменить кожу. Момент, когда главный герой снимает с себя кожанку пирата и надевает костюм и плащ народного избранника, примеряет тонкие очки и собирает шевелюру в набриолиненную прическу, не столь эффектен, как явление корабля, но не менее точен.
Пара друзей-врагов — Симон Бокканегра (французский баритон Людовик Тезье) и Якопо Фиеско (финский бас Мика Карес) идеально уравновешивают друг друга. Тяжелый издерганный Бокканегра, который мечется, развевая полы плаща, между любовью к Генуе и любовью к дочери, и высокий сухой Фиеско в профессорских очках, который одет в броню костюма, броню обычая и превосходства над плебеем, соблазнившим его дочь и похитившим, как он считает, его внучку.
И рядом с ними настоящий художник, творец интриги политтехнолог Паоло (итальянский баритон Никола Алаймо). Вместо блестящего хитреца он предстает грузным астматиком, то и дело припадающим к ингалятору, как будто насыщающему его злобной силой, и постоянно носящим с собой ведро с водой, чтобы освежать лицо (в наше время он так ходил бы с капельницей). В этом ведре он поднесет Бокканегре смертельный яд, в это же ведро уронит свою отрубленную голову.
Рядом с этой замечательной тройкой картонным героем-любовником выглядит молодой аристократ Габриэле Адорно (итальянский тенор Франческо Демуро), влюбленный в обретенную дочь Бокканегры и разрывающийся между страстью и местью.
«Симон Бокканегра», по крайней мере у Биейто,— опера про мужчин. Женщины здесь малоинтересны, хотя у Верди из-за них и начинается государственная игра. Шатающаяся по сцене без рубашки Мария, покойная любовь Симона, лишена слов. У дочери Бокканегры и внучки Фиеско Амелии-Марии (сопрано Мария Агреста) их, напротив, слишком много, свои сцены и дуэты она проводит с бессмысленной аффектацией, половину спектакля разгуливая в размазанной по лицу туши, как карикатурная жертва домашнего насилия. Она не живой персонаж, а некий символ согласия трех мужчин, которые, как в латиноамериканской драме, оказываются родственниками. Не зря ее не показывают на крупных планах. В то время как Людовик Тезье то и дело фигурирует на видео, демонстрируя не только свои вокальные данные, но и актерские способности.
«Симон Бокканегра» — опера сложная для постановки, и мало у кого она выходила безупречно. Не зря ее пытались исправить еще авторы на уровне либретто. Действие прыгает через десятилетия, переносится из одной точки в другую. Как раз с этим Биейто справился, у его оперы есть простой и ясный визуальный, а не только музыкальный образ. Его союзником в этом стал итальянский дирижер Фабио Луизи, который точно и страстно вел свой оркестр и заслужил в финале маленькую овацию наравне с главными героями. Режиссер, вышедший на премьере на поклоны последним, получил изрядную порцию возмущенных «бу-бу-бу», но для тех, для кого музыкальный театр еще и зрелище, работа Биейто архитектурна и интересна.
Новые публикации
Из учителей – в кассиры: как Эстония ликвидирует русские школы 21.12.2022
Правительство Эстонии утвердило план ликвидации русских школ. Уже через полтора года от русского откажутся в начальных классах, полностью образование перейдёт на госязык в 2033 году. Чиновников не смущает, что уничтожение русских классов противоречит конституции страны, грозит стрессом детям и безработицей опытным педагогам.
Каким народам советская власть подарила свою письменность 21.12.2022
Только в России сегодня существует почти 160 родных языков, из них 37 государственных. И эта гордость многоязычия есть у нас благодаря мудрой языковой политике Советского Союза. Все подробности о языках живущих и вымирающих знает знаменитый лингвист, академик РАН Владимир Алпатов. С ним мы говорим о том, как создавались новые алфавиты для малых народов и за что в СССР могли арестовать киевского профессора.
Отрывок, характеризующий Симон Бокканегра (опера)
Вдруг я почувствовала за спиной чьё-то присутствие – это опять была наша знакомая, Атенайс. – Прости меня, светлое дитя, но ты ещё очень нескоро придёшь за своим «отпечатком»… Тебе ещё очень долго ждать, – она внимательнее посмотрела мне в глаза. – А может, и не придёшь вовсе… – Как это «не приду»?!.. – испугалась я. – Если приходят все – значит приду и я! – Не знаю. Твоя судьба почему-то закрыта для меня. Я не могу тебе ничего ответить, прости… Я очень расстроилась, но, стараясь изо всех сил не показать этого Атенайс, как можно спокойнее спросила: – А что это за «отпечаток»? – О, все, когда умирают, возвращаются за ним. Когда твоя душа кончает своё «томление» в очередном земном теле, в тот момент, когда она прощается с ним, она летит в свой настоящий Дом, и как бы «возвещает» о своём возвращении… И вот тогда, она оставляет эту «печать». Но после этого, она должна опять возвратиться обратно на плотную землю, чтобы уже навсегда проститься с тем, кем она была… и через год, сказав «последнее прощай», оттуда уйти… И вот тогда-то, эта свободная душа приходит сюда, чтобы слиться со своей оставленной частичкой и обрести покой, ожидая нового путешествия в «старый мир»… Я не понимала тогда, о чём говорила Атенайс, просто это звучало очень красиво… И только теперь, через много, много лет (уже давно впитав своей «изголодавшейся» душой знания моего удивительного мужа, Николая), просматривая сегодня для этой книги своё забавное прошлое, я с улыбкой вспомнила Атенайс, и, конечно же, поняла, что то, что она называла «отпечатком», было просто энергетическим всплеском, который происходит с каждым из нас в момент нашей смерти, и достигает именно того уровня, на который своим развитием сумел попасть умерший человек. А то, что Атенайс называла тогда «прощание» с тем, «кем она была», было ни что иное, как окончательное отделение всех имеющихся «тел» сущности от её мёртвого физического тела, чтобы она имела возможность теперь уже окончательно уйти, и там, на своём «этаже», слиться со своей недостающей частичкой, уровня развития которой она, по той или иной причине, не успела «достичь» живя на земле. И этот уход происходил именно через год. Но всё это я понимаю сейчас, а тогда до этого было ещё очень далеко, и мне приходилось довольствоваться своим, совсем ещё детским, пониманием всего со мной происходящего, и своими, иногда ошибочными, а иногда и правильными, догадками… – А на других «этажах» сущности тоже имеют такие же «отпечатки»? – заинтересованно спросила любознательная Стелла. – Да, конечно имеют, только уже иные, – спокойно ответила Атенайс. – И не на всех «этажах» они так же приятны, как здесь… Особенно на одном… – О, я знаю! Это, наверное «нижний»! Ой, надо обязательно туда пойти посмотреть! Это же так интересно! – уже опять довольно щебетала Стелла. Было просто удивительно, с какой быстротой и лёгкостью она забывала всё, что ещё минуту назад её пугало или удивляло, и уже опять весело стремилась познать что-то для неё новое и неведомое. – Прощайте, юные девы… Мне пора уходить. Да будет ваше счастье вечным… – торжественным голосом произнесла Атенайс. И снова плавно взмахнула «крылатой» рукой, как бы указывая нам дорогу, и перед нами тут же побежала, уже знакомая, сияющая золотом дорожка… А дивная женщина-птица снова тихо поплыла в своей воздушной сказочной ладье, опять готовая встречать и направлять новых, «ищущих себя» путешественников, терпеливо отбывая какой-то свой особый, нам непонятный, обет… – Ну что? Куда пойдём, «юная дева»?.. – улыбнувшись спросила я свою маленькую подружку. – А почему она нас так называла? – задумчиво спросила Стелла. – Ты думаешь, так говорили там, где она когда-то жила? – Не знаю… Это было, наверное, очень давно, но она почему-то это помнит. – Всё! Пошли дальше!.. – вдруг, будто очнувшись, воскликнула малышка. На этот раз мы не пошли по так услужливо предлагаемой нам дорожке, а решили двигаться «своим путём», исследуя мир своими же силами, которых, как оказалось, у нас было не так уж и мало. Мы двинулись к прозрачному, светящемуся золотом, горизонтальному «тоннелю», которых здесь было великое множество, и по которым постоянно, туда-сюда плавно двигались сущности.
