Беляевский кружок

Сравнение с пятеркой

Александра ГлазуноваИлья Репин

Композиторы, входившие в беляевский кружок, были националистическими по своему мировоззрению, как и Пятерка до них. Как и «Пятерка», они верили в уникальный русский стиль классической музыки, в котором использовалась народная музыка и экзотические мелодические, гармонические и ритмические элементы, примером которых является музыка Балакирева, Бородина и Римского-Корсакова. В отличие от Пятерки, эти композиторы также верили в необходимость академического, западного образования в области композиции. Необходимость западных композиционных приемов была тем, что Римский-Корсаков привил многим из них в годы учебы в Санкт-Петербургской консерватории. По сравнению с «революционными» композиторами из окружения Балакирева, Римский-Корсаков считал тех, кто был в кругу Беляева, «прогрессивными… придавая большое значение техническому совершенству, но… также прорывавшим новые пути, хотя и более надежно. пусть и менее оперативно…. »

Отношение Глазунова к внешним влияниям было типичным для беляевского круга. Он изучил произведения Чайковского и «нашел много нового… что было поучительно для нас, молодых музыкантов. Меня поразило то, что Чайковский, который был прежде всего лирико-мелодическим композитором, привнес в свои симфонии оперные элементы. Я восхищался этим. тематический материал его произведений меньше вдохновенного развертывания его мыслей, его темперамента и конструктивного совершенства ». Римский-Корсаков отмечал «склонность к эклектизму » у композиторов беляевского кружка, а также «пристрастие… к итальянско-французской музыке времен парика и фартингейла , музыка, представленная Чайковским в его Пиковой даме и Иоланте «.

Тем не менее, в то время как круг Беляева был в определенной степени более терпим к внешнему влиянию, чем их предшественники при Балакиреве, они все еще внимательно следовали композиционным практикам Пятерки. Маес пишет: «Гармония сцены коронации Мусоргского в Борисе, октатонизм Млада и Садко, стилизации народных песен Балакирева, красочная гармонизация Римского-Корсакова — все это послужило кладезем рецептов для написания русской народной музыки. В изображении национального характера… эти приемы преобладали над изображаемыми сюжетами ».

Библиография

• Бертенссоны, Сергей и Джей Лейда, с помощью Софии Сатина, Сергей Рахманинов — Жизнь в музыке (Вашингтон-сквер, Нью-Йорк: New York University Press, 1956)). ISBN н / д.
• Фэй, Лорел, Шостакович: Жизнь (Оксфорд и Нью-Йорк: Oxford University Press, 2000). ISBN 0-19-518251-0.
• Фигес, Орландо, Танец Наташи: культурная история России (Нью-Йорк: Метрополитен Букс, 2002). ISBN 0-8050-5783-8 (hc.).
• Фролова-Уокер, Марина, Римский-Корсаков. Русская семья музыкантов. (1) Никилай Андреевич Римский-Корсаков ». В словаре музыки и музыкантов New Grove, второе издание (Лондон: Macmillan, 2001) 29 томов, изд. Станки Сэди. ISBN 1-56159-239-0.
• Харрисон, Макс, Рахманинов: Жизнь, Работы, Записи (Лондон и Нью-Йорк: Continuum, 2005). ISBN 0-8264-5344-9.
• Лобанова, Марина, Примечания к BIS CD 1358, Глазунов: Баллада; Симфония № 3; Национальный оркестр Уэльса BBC под управлением Тадааки Отака.
• Маес, Фрэнсис, тр. Померанс, Арнольд Дж. И Эрика Померанс, История русской музыки: от Камаринской до Бабьего Яра (Беркли, Лос-Анджелес и Лондон: Калифорнийский университет Press, 2002). ISBN 0-520-21815-9.
• Римский-Корсаков, Николай, Летоппис Моя Музыкальной Жизни (Санкт-Петербург, 1909), опубликовано на английском языке как My Musical Life (New Йорк: Кнопф, 1925, 3-е изд. 1942). ISBN н / д.
• Шварц Борис, «Глазунов Александр Константинович». В словаре музыки и музыкантов New Grove (Лондон: Macmillan, 1980), 20 томов, изд. Стэнли Сэди. ISBN 0-333-23111-2.
• Тарускин, Ричард, Стравинский и русские традиции: биография произведений через Мавру, том 1 (Оксфорд и Нью-Йорк: Оксфорд University Press, 1996). ISBN 0-19-816250-2.
• Волков, Соломон, тр. Антонина В. Буи, Санкт-Петербург: Культурная история (Нью-Йорк: Свободная пресса, 1995). ISBN 0-02-874052-1.
• Уилсон, Элизабет, Шостакович: воспоминания о жизни, второе издание (Принстон, Нью-Джерси: Princeton University Press, 1994, 2006). ISBN 0-691-12886-3.

Влияние

На музыкальной сцене Санкт-Петербурга с тех пор стало доминировать беляевское окружение. Римский-Корсаков обучал многих ее участников в консерватории. Поскольку Глазунов, Лядов и Римский-Корсаков действовали в качестве советников по отношению к предприятиям Беляева и, таким образом, стали каналами щедрости Беляева, композиторы, которые хотели быть частью этого круга и желали покровительства Беляева, должны были писать в одобренном ими музыкальном стиле. трое мужчин. Из-за этой строгости стиль Римского-Корсакова стал предпочтительным академическим стилем, которому должны были следовать молодые композиторы, если они надеялись сделать какую-либо карьеру. В этом смысле кружок Беляева выступал как композиционная гильдия. Лучшие ученики Санкт-Петербургской консерватории получили инициацию по приглашению в «квартет пятниц», а допуск в кружок «гарантировал хорошо оплачиваемую публикацию в издательстве Edition Belieff, Лейпциг, и участие в программах Русского симфонического концерта». Таким образом, беляевский кружок «создал учреждение, которое управляло всеми аспектами музыкального творчества, образования и исполнительства».

«…на мое погребение прошу потратить не более, чем тысячу рублей»

Митрофан Петрович Беляев скончался 28 декабря 1903 года, оставив датированное 23 января 1901 года подробнейшее Завещание. Здесь учтено все: фирма, семья, близкие люди, собрания инструментов, портретов, книг (известно, что Императорская публичная библиотека в Петербурге получила 582 беляевских тома) и многое другое вплоть до, как видно из вынесенной в заглавие строки, собственных похорон. И, конечно, точнейшие указания были даны Попечительному Совету, в распоряжение которого предоставлялась гигантская по тем временам сумма: с учетом прибыли от доходного дома «на Фонтанкѣ подъ № 150» около 1 300 000 рублей. Как написал в «Летописи моей музыкальной жизни» (1909) председатель первого Попечительного Совета Н. А. Римский Корсаков, «капиталы были настолько велики, что на концерты, издательство, премии и проч должны были расходоваться лишь проценты с капитала, и то не все, а самый капитал оставался неприкосновенным, напротив, увеличиваясь с течением времени всё более и более. Итак, благодаря беззаветной любви Митрофана Петровича к искусству образовалось невиданное и неслыханное до тех пор учреждение, обеспечивающее навсегда русскую музыку издательством, концертами и премиями, и во главе его на первый раз являлся наш триумвират» (выделено мной – Т. Ф.)

Увы, этим «всё более и более» и «навсегда» вскоре предстояли драматичнейшие испытания. Во-первых, в Германии во время Первой мировой войны по правительственному Постановлению от 4 марта 1915 года «О принудительном управлении русскими предприятиями» к издательству был приставлен книжный ревизор Георг Гебхард (в других источниках – Герхард) Это управление было снято лишь 12 апреля 1922 года. Во-вторых (а, на самом деле, во‑первых), относительно ситуации в России после 1917 года иллюзий быть не могло: находившийся в распоряжении Попечительного Совета капитал, как и всякая другая частная собственность в России, был национализирован и тем самым от Совета отчужден.

Модернизм

Маес пишет, что композиторы, входившие в круг Беляева, часто назывались «важными связями и первооткрывателями» русских композиторов-модернистов, таких как Стравинский и Сергей Прокофьев. Он утверждает, что на самом деле это ложное предположение, которое предполагает, что модернизм был результатом постепенного процесса. На самом деле, предполагает Маес, модернистская музыка в России была гораздо более радикальным разрывом с кругом Беляева, чем многие утверждали. Широкое использование Римским-Корсаковым октатонической шкалы и других гармонических экспериментов «было золотой жилой для тех, кто склонен к модернистской революции», — пишет Маес. «Однако обновляющая сила еще не была освобождена от штампов и рутин, в которые была втиснута эстетика Беляева».

Настоящим удостоверяется

Благодаря судьбоносному решению основать издательство в Лейпциге, дело Беляева, хотя и не в прежнем виде, все же удалось спасти. Решающую роль в этом процессе суждено было сыграть композитору, а по основной профессии юристу Николаю Васильевичу Арцыбушеву (1858–1937), заступившему в Попечительный Совет в качестве Председателя с 1909 года после смерти Римского-Корсакова. Не добившись от новых властей, конкретно от В. Молотова и А. Луначарского, признания капиталов Попечительного Совета – все они хранились в бумагах ипотечного кредита Государственного банка, – Арцыбушев в 1918 году обратился к тому же Луначарскому с новой просьбой. На этот раз – о помощи в получении разрешения выехать за границу, на что получил официальный положительный ответ. Привожу этот документ в обратном переводе с немецкого, так как подлинник был мне недоступен: «Настоящим удостоверяется, что Гражданину Николаю Васильевичу Арцыбушеву, представляющему “Попечительный Совет для поощрения русских композиторов и музыкантов”, для проведения работ по воссоединению этого Совета необходимо пересечь границу Советской республики либо с Финляндией, либо Швецией или Украиной. Для этой цели этот гражданин нуждается в паспорте и разрешении на выезд соответственно в Финляндию, Швецию или Украину, а также разрешении на возвращение в Петроград. Для реализации этой поездки гражданину Арцыбушеву срочно требуются 6000 рублей» («Удостоверение» № 58 от 23 сентября 1918 года).

Следует заметить, что в послужном списке Луначарского это не единственное «благодеяние» касательно «беляевцев». Полугодом раньше был издан Приказ Народного Комиссариата по Просвещению № 593 от 9 марта 1918 года о неприкосновенности квартиры и загородного дома А. Глазунова, что, конечно, было нарушено по его «невозвращении». А в 1923 году, благодаря Луначарскому, удалось выехать в Германию ученику Глазунова русско-немецкому композитору Георгу фон Альбрехту (1891–1976), в будущем также члену Попечительного Совета и лауреату Глинкинской премии.

Итак, свершилось. Пересадочной станцией Арцыбушева перед окончательной эмиграцией во Францию была Финляндия. Здесь он в «Особом комитете по делам русских в Финляндии» подтвердил правомерность состава Попечительного Совета, несмотря на то, что все три его члена находились в разных странах: Арцыбушев в Финляндии, Глазунов в Петрограде, а вошедший в Совет после смерти Лядова в 1914 году Язепс Витолс – в Риге. Кроме того, Арцыбушев также позаботился о подтверждении, что «По данным на 1 января 1917 года, положенный на проценты в русский Государственный банк капитал Попечительного совета составлял 800 000 рублей плюс недвижимость дома в Петербурге по адресу Фонтанка 150» («Удостоверение» от 27 февраля 1920 года). Трудно сказать, какова была значимость подобных «удостоверений» в то время. Но, наверное, юрист Арцыбушев заручился этими документами на всякий случай, словно в предвидении (и он не ошибся!) многих, между 1931 и 1965 годами, процессов, возбужденных против Попечительного Совета, через потомков Беляева, со стороны Советского Союза.

В сентябре того же 1920 года Арцыбушев направился в Лейпциг с целью наладить прерванную вследствие революционной неразберихи связь с издательством. Здесь также после большого перерыва состоялось заседание Попечительного Совета в составе самого Арцыбушева и Витолcа, который как свободный гражданин только что отделившейся независимой Латвии мог без особых разрешений приехать в Германию. Свидетельством этого заседания является написанный от руки на русском языке и датированный 10 сентября 1920 года Протокол «О настоящем положении фирмы M. P. Belaieff – М. П. Бѣляевъ». С этого времени для руководства теперь уже единственной издательской конторой кроме многоопытного Франца Шеффера были уполномочены в качестве доверенных лиц Оберст Фэноу, финн по происхождению, и Эдгар Билефельд. Деятельность же самого Попечительного Совета было решено продолжить в Париже.

Философия

Беляевский кружок в своей философии противоречил художественному движению и журналу. Мир искусства (Русский : «Мир иску́сства», Мир искусства). Мир искусства «отождествляется с художественными ценностями аристократии» в его космополитизме и вере в универсальную культуру. Композиторы беляевского кружка, как и «Пятерка» до него, верили в национальную реалистическую форму русской классической музыки, которая по своему стилю и характеристикам должна отличаться от западноевропейской классической музыки. В этом смысле композиторы Беляева разделяли с Абрамцевской колонией и Русское Возрождение цели в области изобразительного искусства. Еще одна причина несогласия «Мир искусства» с кругом Беляева заключалась в том, что они считали, что композиторы Беляева занимались искусством ради искусства, во многом как социальная программа. Эта практика противоречила их убеждению в том, что они сосредотачиваются на «искусстве как духовном выражении творческого гения человека», как, по их мнению, Александр Пушкин делал в своих стихах, а Чайковский — в своей музыке. Альфред Нурок прокомментировал в обзоре 1899 г. в «Мир искусства»:

Мистер Нурок. Деятельность Беляева мецената имеет особый отпечаток. Его неоспоримо щедрое покровительство русской музыки новейшего сорта не, к сожалению, так много способствовать развитию талантов одаренных, но пока еще непризнанных композиторов, так как она поощряет молодые человек, которые успешно завершили свой зимний сад курса культивировать производительность что бы то ни, мало затрагивая вопрос об их творческих способностях. Г-н Беляев прежде всего поощряет промышленность, и под его эгидой музыкальная композиция приобрела характер рабочего коллектива (артель ) или даже ремесленного производства.

Музыковед Ричард Тарускин пишет: «В кругу Беляева безопасный конформизм все больше становился правилом». Концертные программы нужно было наполнить новыми русскими произведениями, а новые произведения нужно было опубликовать для представления музыкальной публике. Поэтому было необходимо «довольно глубоко окунуться в пул имеющихся талантов, обученных в Консерватории», и круг стал известен количеством не самых выдающихся талантов, скрывавшихся в нем. Критик и композитор Сезар Кюи, входивший в пятерку вместе с Римским-Корсаковым, насмешливо называл этих молодых композиторов «клонами». Хотя в критике беляевского кружка присутствовал некоторый снобизм, в вопросе конформизма было также достаточно правды, чтобы вызвать у кружка некоторое замешательство. Фактором, способствовавшим этому конформизму, была постепенная академизация композиторов в националистическом кругу, подпитываемая усилиями Римского-Корсакова в этом отношении со своими учениками. Все большее количество этих учеников вступали в беляевский кружок; Результатом стало «появление на поточной линии произведений« Русский стиль », отполированных и правильных, но лишенных оригинальности».

Интермедия 1. Памятник памятнику

До окончательного в 1884 году ухода «в музыку» будущий меценат почти тридцать лет трудился в находившейся в селе Сорока (ныне Беломорск) лесопромышленной фирме «Товарищество Петра Беляева и наследники». За это время он успел многое сделать для тамошних рабочих и, кстати, не забыл учесть сорокцев в своем Завещании. Недаром (здесь я отсылаю к опубликованным в Интернете изысканиям петрозаводских и беломорских журналистов и краеведов, среди которых не потерялась весьма информативная работа ученика 4-го класса Беломорской школы Андрея Ефимова «История беляевских заводов во времени») благодарные рабочие возвели М. П. Беляеву памятник. Этот памятник, как, разумеется, и всю фирму, в первые годы советской власти ждала одинаково печальная участь. Кстати, тогда же, хотя и не уничтожили, но все же упрятали в запасники Русского музея ныне возвращенные в основную экспозицию знаменитый портрет Беляева кисти И. Репина и бюст работы В. Беклемишева. А памятник был не просто ликвидирован, а, так сказать, «преобразован»: на его постамент поместили бюст …Ленина, а доску с благодарственной надписью Беляеву перевернули и соответствующую надпись сделали на ее обратной стороне. Ныне эта доска является экспонатом местного музея, где можно прочесть оба текста: «М. П. Беляевъ, основатель Сорокских заводовъ. Родился 10 февраля 1836 года. Основалъ Сорокские заводы в 1865 году. Воздвигнутъ памятникъ признательными служащими и рабочими в 1909 году» и …«Любимому вождю и учителю В. И. Ленину».

Дом Беляевых в Санкт-Петербурге, где собирался Беляевский кружок (современный адрес — улица Марата, 50)

Наследие

Пристрастие к музыкальной эстетике, практикуемое кружок Беляева продолжал работать в Санкт-Петербургской консерватории после ухода Римского-Корсакова в 1906 году, а его зять Максимилиан Стейнберг руководил классами композиции в консерватории на протяжении 1920-х годов. Дмитрий Шостакович жаловался на музыкальный консерватизм Штейнберга, характерный для таких фраз, как «незыблемые основы кучки» и «священные традиции Николая Андреевича ». Этот традиционализм не ограничивался Санкт-Петербургом. В советское время многие другие музыкальные консерватории оставались в ведении традиционалистов, таких как Ипполитов-Иванов в Москве и Рейнхольд Глиер в Киеве. Благодаря этим людям, пишет Маес, «консерватории сохранили прямую связь с эстетикой Беляева».

Беляев

Митрофана БеляеваИлья Репин

Беляев был одним из рост числа русских промышленников-нуворишей, которые стали меценатами искусства в России середины — конца XIX века; в их число входили Надежда фон Мекк, железнодорожный магнат Савва Мамонтов и фабрикант текстиля Павел Третьяков. В то время как Надежда фон Мекк настаивала на анонимности в своем покровительстве в соответствии с традициями noblesse decle, Беляев, Мамонтов и Третьяков «хотели внести заметный вклад в общественную жизнь». Из-за своей культурной и политической ориентации они с большей вероятностью, чем аристократия, поддерживали местные таланты, и были более склонны поддерживать националистических художников, чем космополитических. Это было не из-за какой-либо социальной или политической повестки дня, скрытой в искусстве, а из-за русскости самого искусства. Это включало музыку композиторов, которых Беляев выбрал для поддержки.

Любитель альт и любитель камерной музыки, Беляев принимал «квартет Пятницы «в своем доме в Санкт-Петербурге. Частым гостем на этих собраниях был Римский-Корсаков. Беляев стал музыкальным меценатом после того, как услышал Первую симфонию шестнадцатилетнего Глазунова, который был обнаружен Балакиревым и обучен Римскому-Корсакову в музыкальной композиции, контрапункт и оркестровка. Мало того, что Глазунов стал постоянным участником «квартета пятниц», Беляев также опубликовал работы Глазунова и взял его с собой в турне по Западной Европе. Эта экскурсия включала посещение Веймара, Германии, чтобы познакомить молодого композитора со знаменитым венгерским композитором и пианистом Ференцем Листом.

Вскоре Беляев заинтересовался другими русскими композиторами. В 1884 году он учредил ежегодную Глинковскую премию, названную в честь пионера русского композитора Михаила Глинки (1804–1857). В 1885 году он основал собственное музыкальное издательство в Лейпциге, Германия, через которое он издавал произведения Глазунова, Римского-Корсакова, Лядова и Бородина за свой счет. Публикуя в Лейпциге, Беляев мог предложить двойную выгоду — более высокое качество печати нот, чем было доступно в то время в России, плюс защиту международного авторского права, которого Россия не предлагала. По предложению Римского-Корсакова Беляев также основал свою серию концертов Русские симфонические концерты, открытую исключительно для русских композиторов. Среди произведений, написанных специально для этой серии, были три произведения Римского-Корсакова, по которым он сейчас наиболее известен на Западе — Шахерезада, Увертюра Русского пасхального фестиваля и Каприччио. испанский. Чтобы выбрать композиторов для помощи деньгами, публикациями или выступлениями из множества обращавшихся за помощью, Беляев создал консультативный совет, в который вошли Глазунов, Лядов и Римский-Корсаков. Они просматривали представленные сочинения и обращения и предлагали, какие композиторы заслуживают покровительства и общественного внимания.

Нетерпимость. композиторов-несговорчивых

Несмотря на отрицание Римским-Корсаковым предвзятости среди композиторов беляевского кружка, музыковед Соломон Волков отмечает, что они и Пятерка разделяли взаимное недоверие к композициям, которые не следуйте его канону. Особенно это проявилось в Первой симфонии из Сергея Рахманинова, московского композитора и протеже Чайковского. Римский-Корсаков, чьи собственные музыкальные предпочтения в последние годы его жизни не были чрезмерно прогрессивными, возможно, заранее предупредил, услышав симфонию на репетиции, когда он сказал Рахманинову: «Простите меня, но мне эта музыка совсем не нравится». По сообщениям многих присутствующих, репетиция, которую слышал Римский-Корсаков под управлением Глазунова, была и провалом как спектакль, и ужасной пародией на музыку. Премьера, состоявшаяся в Петербурге 28 марта 1897 года, прошла не лучше. Цуй написал в своем обзоре работы, среди прочего: «Если бы была консерватория в аду, и если бы один из ее талантливых учеников сочинил программную симфонию на основе рассказ о Десяти казнях Египта, и если бы он сочинил симфонию, подобную симфонии г-на Рахманинова, то он блестяще выполнил бы свою задачу и порадовал бы обитателей ада ». Симфония больше не исполнялась при жизни Рахманинова, и хотя Рахманинов не уничтожил и не дезавуировал партитуру, он пережил психологический коллапс, который привел к трехлетнему творческому перерыву.